Дмитрий Панин - Лубянка — Экибастуз. Лагерные записки
Думали, гадали и решили ввести еще подпись контрольного мастера. Все же наряд выглядит как-то солиднее. Правда, если «засыпемся», то вместо двоих умирать на дачу отправят троих. Выбор пал на меня, так как знали мое умение спорить и как-то нагло-уверенно разговаривать с начальством.
На этот раз я не упирался. Так втроем мы кормили людей. Зэки работали, как могли, им выписывалась наибольшая пайка, доходившая после пуска мельницы до 900 граммов хлеба. Наша же пятерка получала по 700 граммов хлеба, нередко пайка падала до 600 граммов, а когда была возможность, подымалась и до 900. Благодаря такой системе, к весне 1942 года из постоянного состава мехмастерсхой умерло всего несколько человек. На лесоповале в то время смертность была почти поголовной. Безвыходность усугублялась тем. что десятники, чтобы самим выжить, налагали на работяг убийственные поборы, заставляя их по очереди «лететь без пайки», а сами ежедневно получали по две. Бригадиры делали это менее регулярно, и далеко не все становились на такой гнусный путь. В мехмастерских не было, конечно, ни одного случая вымогательства. Однако интересно отметить, что простой человеческой благодарности за свое спасение работяги не проявляли. Всё принималось как нечто само собой разумеющееся. Никто не сказал ни разу «спасибо» тем, кто ради них ежедневно подставлял свою голову. Более того, когда мы в 1944 году вышли полуживыми из изолятора, никто из работяг, которые в то время достаточно хорошо питались, не предложил нам куска хлеба.
Причина такого поведения лежит в озверении, охватывающем малоразвитого человека, лишенного света христианских заповедей. Хорошее, доброе начало в его душе под влиянием окружающего зверства хиреет, блекнет, исчезает… Самые мерзкие блатные обороты входят в поговорки, оправдывающие их поступки. «Где была совесть, там… вырос» — повторяли они. Волчий закон: «умри ты сегодня, а я умру завтра» применялся к оценке людей и событий. У зэка вырабатывались повадки шакала — поджимать хвост в присутствии сильного, угнетать слабого и тянуть всё, что плохо лежит.
Я никак не хочу осудить рабочего человека, доведенного до такого состояния. С него спрос невелик. Отвечают те, кто создал систему массового развращения и уничтожения людей.
Следует рассказать, чтобы создать полное впечатление, и о том, как кормили весной сорок второго года. Оборудованная нами мельница работала всеми поставами и крупорушками, перемалывая сброшенное на землю зерно. Для такого количества муки складов тоже не было, поэтому излишки разрешили скормить изголодавшимся зэкам, и, видимо, высшее начальство не возражало. Убыль в личном составе была ужасающей и приводила к срывам производственных заданий. Началась эра молотого ячменя. Из него готовили тестообразную кашу, густую баланду, запеканки, давали большие пайки хлеба. Но страшная вещь: смертность не уменьшалась, а даже возросла. Оставшиеся в живых зэки были крайне истощены, и им не хватало не только углеводов и белков, но также жиров и витаминов, которые полностью отсутствовали в рационе. Костлявая рука смерти косила с неослабевающей силой. Огромное количество ячменя не усваивалось. Люди покрывались язвами, свирепствовала дистрофия, пеллагра, куриная слепота. Было ясно, что выдержат лишь те, кто дотянет до свежей зелени.
Погиб от цынги мой друг по электроцеху американец Беня Муртоо. Я отнес ему единственную луковицу, которую мне удалось достать, но это было каплей в море по сравнению с тем, что ему было необходимо.
Во многие другие лагеря зерно вовремя не подвезли. Вятлагу просто здорово повезло. Он оказался наследником ББК, лагеря Беломорско-Балтийского канала, и после его эвакуации к нам привезли больных, оборудование и неизрасходованное зерно. Выбор пал на наш лагерь, вероятно, потому, что он был на расстоянии двухсот километров от железнодорожной магистрали. Остальные находились, как правило, на гораздо больших дистанциях от жизненных центров, совсем в глуши. Что же творилось в них?!
Голод порождал и некоторые другие явления. На лагпункте была масса крыс. Не исключено, что, кроме экскрементов, они питались трупами зэков. Для лагерного начальства проблемой было захоронение тысяч мертвецов. Большие кучи скоплялись, ожидая своей очереди. Несмотря на жуткий голод, крысоедов в лагере, за редким исключением, не было. За все время я столкнулся только с одним. Если бы такие случаи были, то мы обязательно узнали бы о них.
О случаях людоедства мы тоже не слыхали. Лишь однажды, когда один грузчик попал под колеса вагона и ему раздавило грудную клетку, в результате чего легкие каким-то образом отделились от тела и намотались на колесо, они были тут же съедены подбежавшим зэком.
Случаи трупоедства были также единичны. Один трупоед находился с нами в камере изолятора в 1943 году. Его белая, слюнявая, губастая, лунообразная морда была хорошо видна, когда перед кормежкой он подымался с нижних нар, раскачиваясь, опирался на верхние и заводил при этом всегда разговор о жратве. Зрелище было настолько омерзительным, что однажды даже один из блатарей, лежавший против него, не выдержал и ткнул его босой ногой. Вскоре этого трупоеда взяли на психиатрическое обследование. В те времена это могло привести и к освобождению, так как по статье, по которой его осудили, он принадлежал к друзьям режима.
Редкость всех этих явлений кажется необъяснимой на фоне массового людоедства во время голода в Поволжье, особенно в 1923 году, и во время искусственного вымаривания крестьян при проведении коллективизации на Украине и в других местах. Тогда, нередко, доведенная до отчаяния мать, задвинув ставни в избе, сжирала в одиночестве собственного ребенка.
Гнусностям помогают покров темноты, ощущение безнаказанности, отсутствие людей, способных поднять падающую душу и повернуть ее к Богу или хотя бы к человечности.
Когда нормального человека доводят до крайнего истощения, то соблазн подлых преступлений и отвратительных пороков всё же встречает в его душе отпор, если он поддержан дневным светом, общественным мнением, боязнью позора, наказания…
Жизнь зэков была слишком у всех на виду. Спрятаться и совершать украдкой мерзкие поступки было почти невозможно. Кроме того, хватало людей с «пятьдесят восьмой», не потерявших человеческий облик даже в самые страшные периоды.
Что заменяло газовые камеры в сталинских лагерях
Теперь читатель вполне подготовлен к тому, чтобы узнать, что в сталинских лагерях, особенно в 1941–1942 годах, служило газовыми камерами. В лесных лагерях большинство уже сильно истощенных в тюрьме и на этапе людей убивали работой на лесоповале в течение двух недель — месяца.
